Люди чаще, чем думают, живут в царстве абстракций, фикций, мифов.

Николай Бердяев

Миф — это коммуникативная система, которая пытается выдать себя за систему фактов.

Ролан Барт

Однажды дождливым вечером я сидела, дожидаясь самолета, в аэропорту города Глазго. Лететь предстояло всего ничего, какие-то сорок минут до Лондона, но ждать, при нынешних мерах безопасности, почти два часа. От скуки со мной вдруг разговорился один из таких же ожидавших — молодой английский парень, мелкий торговец недвижимостью из Лондона. Как всегда, за ответом на вопрос «Где я работаю» последовала продолжительная пауза, после чего Джеф (назовем его так), не останавливаясь ни на секунду, выложил мне все, что он думает о благотворительности, благотворителях и благотворительных организациях. Что все благотворители на самом деле обманщики, потому что помогают только ради пиара, что благотворительные организации воруют деньги, а если не воруют, то тратят бoльшую часть на самих себя. Да и вообще, настоящей благотворительности нет, это выдумки, потому что кто же, в здравом уме и твердой памяти, будет отдавать свои кровные кому-то на какое-то абстрактное дело без выгоды для себя!.. Я-то думала, что подобные мифы существуют только в России. А в Великобритании, родине цивилизованной благотворительности, где первый закон о благотворительных организациях был принят в 1601 году, уж все понимают беспочвенность подобных рассуждений...

Я слушала и вздыхала, понимая, что человеческие предрассудки и заблуждения не имеют географических границ. А потом спросила своего случайного попутчика: «А вы-то сами, получается, никогда никому не помогали и помогать не будете» Мой собеседник в этом месте страшно оскорбился. «Я же другой! Конечно, я помогаю. Но я занимаюсь истинной благотворительностью, настоящей, не чета всем остальным. Я помогаю лично одному проекту на острове Мадагаскар, где мы боремся с нищетой. Я его знаю “от и до” и могу ручаться, что там-то все по-настоящему!»

Выяснилось, что он тратит почти десятую часть своих не очень больших доходов и едва ли не каждый отпуск, чтобы помочь маленькой деревне на далеком Мадагаскаре, с которым его никакие деловые отношения не связывают. Он собрал вокруг себя друзей, вместе они построили школу и собираются устроить футбольное поле. Джеф был подлинно бескорыстным благотворителем, но отказывал в этой возможности другим. Почему

Мой случайный попутчик знал о проекте на Мадагаскаре, о нуждах несчастных людей в заброшенной деревне, которым реально нужна помощь.

Он видел эту нужду своими глазами, был ее свидетелем и поэтому мог убедиться, что «подставы» тут нет.

Он оказался причастен к помощи. Может быть, в первый раз просто помог дотащить коробки с продуктами, проходя мимо. Может быть, кто-то из его друзей попросил пожертвовать часок. Мой попутчик Джеф увлекся и стал участником той помощи, которую оказывали другие деревне на острове Мадагаскар. А узнав, увидев, став участником — он поверил в то, что это и есть настоящая незамутненная помощь,

Десятки и сотни людей в России так же проходят мимо, стучат не в те двери. Не видят, не знают, не обращают внимания. И так же, как мой знакомый Джеф, живут в окружении мифов. Мифов о благотворительности.

Миф первый: Благотворительности нет

Люди, которым мне периодически приходится объяснять, где я работаю, делятся на несколько групп. Самая многочисленная — водители такси. Им скучно, они любят поговорить, а уж в России, где таксистом, хотя бы частично, является практически каждый владелец авто дешевле «мерседеса», среди водителей встречаются и философствующие доктора наук, и озабоченные мировыми проблемами бывшие чиновники. Как ни странно, несмотря на разнообразный социальный состав, среди водителей такси я встречаю меньше всего тотальных скептиков, которые при первом же робком упоминании мною: «Знаете... э... я работаю... э... в благотворительной организации» — рубят рукой воздух и утверждают: «Благотворительности нет». Гораздо чаще мне встречаются скептики среди представителей так называемых образованных классов, а в особенности среди тех, кто по долгу службы сам обязан заботиться о народе. «Благотворительности нет, это все миф. Те, кто дает деньги на благотворительность, — сами на этом наживаются. Это все левые схемы», — с пеной у рта доказывают мне работники государственной службы. «Работающие в благотворительных организациях просто уходят от налогов, все до единого», — утверждают бизнес-аналитики. Иногда встречаются и поразительные экземпляры. В том, что благотворительности нет и все на самом деле построено на выгоде, убеждал меня лидер благотворительной организации! Я, конечно же, снова не удержалась: «А как же вы» «Я Ну, я-то — другое дело! Мы единственные, кто ни крошки, ни копейки...»

Общество склонно рисовать черными красками то, что оно не знает, о чем имеет только приблизительное представление. Не без помощи журналистов, не вникающих в детали, благотворительная деятельность предстает в общественном мнении в виде схематичных действий по сбору вещей или продуктов в один большой сарай и потом раздачи этих вещей и продуктов абстрактным «нуждающимся». Благотворительность в общественном сознании — это процесс перегрузки товаров из одного мешка в другой. И грузчики имеют все возможности заполнить параллельно свои маленькие личные мешочки. Со времен голодного советского перераспределения общество, хоть и требуя на выборах в очередной раз перераспределить богатства Родины, в глубине души не верит в бесплатную раздачу. И, главное, не представляет себе мотивов тех, кто без личного мешочка за поясом почему-то грузит товары другим.

Давным-давно, еще в начале 90-х, когда о развитой благотворительности и филантропии в России нечего было и говорить, я работала в одной маленькой организации с очень смешным названием — «Проект “Жираф”». Организация эта искала по всей стране людей, которые не боялись высунуться: рисковали своим временем, силами, деньгами, иногда здоровьем и жизнью, чтобы помочь другим. Мы искали таких людей, собирали их вместе, поддерживая морально, выдавали дипломы «жирафа» — существа, которое не боится высунуться. А еще писали о них в прессе, что, собственно, и было моей задачей. Писали, чтобы рассказать о человеке, который 25 лет рыл пруд для своей деревни — один, без денег, без поддержки — и вырыл! Запустил рыбок, сделал мостки. У него дома — больше десятка альбомов с фотографиями пруда: как пруд рос, как он заболел, зацвел, как внезапно обвалилась земля и засыпала в какой-то момент результаты многолетнего труда, и как он этот завал расчистил.

А еще я писала о человеке, который жил на вершине горы недалеко от Пятигорска и дежурил ночами у самодельной радиостанции, вылавливая сигналы бедствия SOS и направляя гибнущим помощь. Не было тогда в стране никакого МЧС, и трудно даже подсчитать, сколько потерявших надежду людей спас не спящий человек в домике на горе под Пятигорском.

И писала о женщине, что боролась за сохранение крошечного сквера на склоне оврага в одном из спальных районов Москвы. Во времена, когда мало кто слышал об экологии, она в одиночку сохранила этот сквер, в нем теперь лавочки и дорожки, хотя ему опять грозит гибель от наступающих новостроек.

Эти люди, обычные люди, без денег, амбиций и должностей, просто делали маленькое доброе дело, не боясь высунуться. У них не было выгоды, в те времена не знали еще таких слов, как пиар, грант или рейтинг. Их просто задело, когда они проходили мимо. И они вдруг поняли, что могут что-нибудь сделать. И хотят.

Не существует каких-то специальных мотивов для занятий благотворительностью. Многие люди, которые работают в благотворительных организациях и точно так же рискуют собой ради других, сами не могут объяснить толком, зачем это делают и почему. Просто « задело», а потом понял, что « могу и хочу ». Вот этот шаг от «задело» к «могу и хочу» и есть шаг к благотворительности.

Тысячи раз каждый из нас проходит мимо беды, большинство из нас беда задевает. Но не многие задумываются, что они сами могут что-то сделать. Им кажется: чтобы побороть Голиафа, надо самому быть Голиафом, таким большим и сильным. А не маленьким щуплым Давидом. Но вот некоторые вдруг понимают, что что-то могут, и что-то сделать хотят. Хотят, потому что сопереживают, хотят еще и потому, что пробуют что-то совершить. Благотворить — значит творить благо. И «творить» здесь не менее важное слово.

Миф второй: Благотворительность есть, но истинная благотворительность — это раздача имущества бедным

Благотворительность в России, да и не только в России, представляют в основном в виде раздачи гуманитарной помощи. Причем для многих людей именно такой вид благотворительности и представляется единственно возможным, несмотря на то что одновременно образ «плохой» благотворительной организации — это образ раздающего гуманитарную помощь.

Корни этого мифа лежат в холодном и голодном начале 90-х годов. Я до сих пор помню полутемный подвал, заполненный картонными коробками со значками баварского Красного Креста на боках, заляпанные собесовские списки и щуплых женщин, державших из последних сил железную дверь, дрожащую под ударами ног разъяренных многодетных пап, которым не хватило гуманитарки. Я тоже была там в этом подвале, держала дверь. Меня пригласил баварский Красный Крест в качестве независимого наблюдателя. Через день я обнаружила себя в темном закутке отвечающей на жалобы стариков и многодетных семей, которым по тем или иным причинам не хватило коробки.

Тогдашняя благотворительность действительно была благотворительностью срочных мер, благотворительностью в условиях катастрофы, когда одновременно тысячи людей внезапно для себя оказались без средств к существованию. Такая благотворительность существует и сейчас и достойна всяческого уважения. Она приходит в разрушенную наводнением Индонезию, в разбомбленный Ливан, в выжженную засухой Сомали. Она приходит в минуты опасности и катастроф и в Россию. После кровавого штурма школы в Беслане меньше чем за неделю только CAF [1] , не считая Красного Креста и других организаций, получил более трех миллионов долларов пожертвований и в результате смог быстро оказать помощь десяткам семей.

Человеческое сознание — ресурсосберегающая технология. Память стирает неприятные воспоминания, снижая порог тревоги. Общественное сознание отдаляется, отгораживается от информации, напоминающей о постоянной беде, о беде, которая всегда с нами. Щедрость общества в моменты катастроф объясняется не только тем, что трагедия внезапна и бьет по нервам, но и тем, что она краткосрочна. Случилась беда, мы отреагировали, она прошла, и все вернулось к нормальной обычной жизни. Не так, если вы имеете дело с наркоманией или СПИДом. Пожертвования на постоянные программы помощи воспринимаются как ассоциирование себя с бедой, с проблемой, с чужим несчастьем. Естественная реакция ресурсосберегающего человеческого сознания — уйти, отгородиться.

Но есть несколько секретов, магических слов, которые помогают талантливым благотворительным организациям найти помощь у обычных людей.

Это — желание чуда. Не только пришедшего извне, сверху, но и спрятанное, чаще всего даже не осознаваемое желание самому совершить чудо. Мы хотим этого, практически все, просто не признаемся в этом.

Это — желание видеть немедленный результат, сделал шаг и продвинулся. Ожидание и даже требование немедленного результата — необходимое условие массовой общественной поддержки.

И это — положительные эмоции. Даже помогая смертельно больному ребенку, человек хочет испытывать положительные эмоции. Люди инстинктивно бегут от негативных чувств, от опасности расшевелить таящиеся внутри страхи и грусть. Одна из успешных кампаний по сбору средств в Великобритании — Red Nose Day (День Красного Носа). Это день, когда миллионы людей в Великобритании надевают красные поролоновые носы, а иногда и клоунские костюмы, а в пабах, клубах и на ТВ вечер бесконечного хохота, шуток, сатиры, валяния дурака. Каждый, кто покупает красный нос, делает пожертвование на благотворительность. За вечер этого дня собираются десятки миллионов фунтов в помощь голодающим детям Африки, больным церебральным параличом в самой Великобритании, беспризорникам и просто заблудшим душам. Участники Дня Красного Носа становятся причастными к чужой беде, участниками работы благотворительных организаций, но испытывают при этом исключительно положительные эмоции.

Раздача гуманитарной помощи в период катастроф, простая помощь в критический момент означает сотворение чуда. Она означает немедленный результат и почти гарантированные положительные эмоции, когда президент, премьер-министр, местный священник (нужное подчеркнуть) публично поблагодарит всех откликнувшихся. В России комфортная, вызывающая положительные чувства благотворительность пока, к сожалению, связана только с катастрофами. Однако опыт программы «Линия жизни», осуществляемой CAF, показывает, что благотворительность положительных эмоций, благотворительность радости, а не печали возможна и в России. Пусть мы еще не готовы к Дню Красных Носов, но конкурс саморучно изготовленных кукол, который соберет средства на лечение тяжелобольных детей, уже провести можем.

В российском общественном сознании благотворительность исторически связана не только с немедленным откликом на внезапные напасти, но с долгом и страданием. Мы всегда уважаем человека, отдающего другим всего себя. Но 99% населения не способны на самопожертвование подобного рода и не должны стремиться к такому самопожертвованию. Превращение благотворительности из акта самопожертвования немногих в совершение своего маленького чуда миллионами людей — путь, который предстоит пройти благотворительности в России.

Миф третий: Государство — главный и лучший благотворитель

Одни мои хорошие знакомые уже 15 лет занимаются реабилитацией детей, на которых все махнули рукой: государственные социальные учреждения, частные клиники, даже иногда собственные родители. Это дети с так называемыми сочетанными нарушениями, например больные детским церебральным параличом, при этом глухие и страдающие умственной отсталостью. Или, например, дауны в инвалидной коляске. Мои знакомые — профессионалы, они возятся с этими детьми, учат их ходить, говорить, ухаживать за собой, понимать других, разбираться, хотя бы немножко, в мире, что их окружает. За 15 лет они добились очень многого. Дети, которых считали необучаемыми, вдруг начинали читать. Малыши, которым отказали в праве сказать слово, произносили корявое «Спасибо». Это очень тяжелая работа, похожая по ощущениям на бесконечное катание на американских горках: вот сегодня мы добились успеха, Саша сделал пять шагов и правильно показал, где находится его куртка, а завтра Сашу привезли, у него слюни изо рта потоком, и он смотрит в пространство, не видя ничего. И, вздохнув, начинаем сначала. Маленький зеленый листик растет с трудом среди выжженной пустыни.

Мои знакомые — не сотрудники частной клиники. Родители их пациентов, как правило, не способны платить даже членский взнос, так как не могут работать. Все время уходит на заботу о тяжело больном ребенке. Мои знакомые не работают в государственном учреждении, где по нормативам положен один взрослый на 10, а то и 30 детей, где даже подаренные спонсорами игрушки не согревают равнодушный холод от выкрашенных масляной краской стен и криков нянечек полупарализованному малышу: «Расселся тут!» Мои знакомые работают в благотворительной организации. Они не раздают гуманитарную помощь, они ничего не распределяют. Они учат, воспитывают, помогают слышать, видеть, говорить и чувствовать тем, кому природа и государство отказали в этом праве.

У меня таких знакомых в России больше тысячи. И это только люди, которых я знаю лично. Они учат и лечат, воспитывают, вытаскивают из подвалов и чердаков беспризорников. Они устраивают походы, где говорят с подростками о лидерстве и ответственности, о том, что такое достижение и что может значить слово «творить», если убрать приставку «на». Это люди, которые добились строительства первых в России пандусов для колясочников, пока очень редких, но слово-то уже вошло в обиход. Это люди, которые не просто кормят одиноких стариков, но организовали из них хор, и он теперь может дать фору профессиональным коллективам. Они ничего не распределяют, кроме своих знаний, своей душевной силы и творческой энергии.

Мифами в России облеплена не только благотворительность. Мифами облеплено любое новое, что приходит в нашу жизнь. Нам до сих пор кажется, что производство и бизнес — это разные вещи. Производство — это уважаемые государственные заводы, на которых трудится гордый пролетариат, участвующий в достойном социалистическом соревновании. А бизнес — это мелкие лавочники, фарцовщики на «мерседесах», которые рассчитываются наличными в мешках, обманывая друг друга и иногда еще стреляя. Тот факт, что более 70% заводов и фабрик в России принадлежат частному бизнесу и производство — это бизнес, до сих пор не укладывается у многих в головах. Так же и в сфере благотворительности. Мы уважаем и почитаем врача, совершающего трудовой подвиг в государственной больнице, учителя, днюющего и ночующего в государственной школе. Но не замечаем таких же днюющих и ночующих в десятках благотворительных организаций. Они — негосударственные, они не укладываются в привычную картину мира, где есть вертикаль власти и вертикаль социальных услуг: Кремль — министерства — ведомства — государственные организации.

Почти все передовые социальные технологии, внедренные в России, были созданы, опробованы, первыми взяты на вооружение негосударственными благотворительными организациями. Негосударственные организации создали в начале 90-х первые реабилитационные центры, первые приюты для беспризорников, первые человечные службы помощи алкоголикам и наркоманам, где лечили не только физическим трудом и милицейской дубинкой. Негосударственные организации ввели в наш обиход такие ставшие уже привычными слова, как социальная работа, социальная педагогика, адресная помощь. Теперь этими технологиями и методиками пользуется и государство. И слава богу! Так как, безусловно, у благотворительных организаций нет таких ресурсов и того масштаба, который доступен государству. Однако именно благотворительные организации учат государство любви к человеку, каким бы безнадежным он ни был. И они продолжают творить. А творчество — задумаемся! — это ведь положительная эмоция.

Миф четвертый: Богатые благотворят ради выгоды

Истоки этого мифа восходят к мифу номер один, в основании которого неверие в бескорыстное делание добра. Однако, отказывая всему обществу в праве сопереживания, мы все же иногда допускаем, что не только мы сами, но и наш сосед или коллега может без выгоды откликнуться на беду. Но только не олигарх, только не богач! Богатство нельзя приобрести честным путем — этот, пожалуй, один из самых распространенных общественных мифов лежит в основе неверия в альтруистскую благотворительность состоятельных людей. Шокировав, наверное, своих друзей, я позволю себе согласиться, что в благотворительности состоятельных людей, в добрых делах компаний есть выгоды. Посмотрим на них поближе.

Я знаю одного богатого человека, который честно мне признался, что благотворительностью он занимается из чистой выгоды. У меня перехватило дыхание, я подумала: «Либо законченный циник, либо совсем поехала крыша от всех этих миллионов». Мой знакомый отдал 80% своего личного состояния, а это ни много ни мало почти полмиллиарда долларов, на благотворительность. Кто же, в здравом уме и твердой памяти.. А тут он и сам признался. Признался и продолжил: «Я занимаюсь благотворительностью из чистой выгоды. Я хочу, чтобы мои дети и внуки жили в нормальной стране. В стране, где правила игры не меняются чаще погоды, где ведущие ученые не подрабатывают таксистами. Я хочу гордиться своей страной, но не ракетами в камуфляже, не гордостью подростка, набившего морду однокласснику на глазах подружки». Вот такая выгода.

Так получилось, что я знакома со многими российскими предпринимателями, особенно с теми, кто активно занимается благотворительностью. И говорила с ними о выгоде. Один из них сказал мне, снисходительно улыбаясь: «Если я допускаю, что я буду зарабатывать на благотворительности, значит, я не уважаю себя, значит, я так глуп, что не вижу других, менее очевидных способов заработать. А я не дурак. Понимаешь, я не дурак. У меня уже есть сколько-то денег, мне не важно, сколько заработать, мне важно, как — воплотить новую идею, придумать новую фишку. Драйв — он в слове “как”, не в слове “сколько”». Тут мой приятель пустился в объяснения по поводу предприятия, которое он создает на юге России, и я, честно признаюсь, отключилась.

Выгода — понятие неоднозначное. Оно может означать деньги, но «детей лейтенанта Шмидта», извлекающих денежную выгоду из благотворительности, я встречала только среди мелких предпринимателей, которые не нашли себя ни в чем другом. Они же продавали «кремлевские таблетки» и привораживали по фотографии. Еще денежную выгоду от благотворительности находили чиновники, но благотворительность у некоторых из них была только одним из сотни видов деятельности, где они могли хапнуть денег. Просто мимо проходили, а хватательный рефлекс, куда ж его денешь!

Выгода может быть политической. Но, принимая во внимание предыдущие мифы, на месте многообещающего политика я бы поостереглась публично заниматься благотворительностью — негативное отношение обеспечено.

Выгода может быть стратегической. Это когда компания вкладывает в развитие социальной инфраструктуры в регионе присутствия, чтобы снять социальную напряженность и обеспечить нормальные условия работы предприятия. Я совсем не возражаю против такой выгоды. Да, компания обеспечивает себе стабильные условия работы и, соответственно, высокую прибыль. Но это значит, что и рабочие будут получать стабильную зарплату, местный бюджет — налоги, город украсится бассейном и фестивалем искусств, а школы — компьютерными классами. Стратегическая выгода компаний называется социальной ответственностью, когда — что выясняется уже и в России — прозрачный бизнес, соблюдение законов, экологическая безопасность и благотворительность обеспечивают стабильный доход на годы, а не наоборот.

Наконец, выгода может быть человеческой. Человеком может двигать желание жить в нормальной стране, вера в Бога, испытанное горе, которое учит помочь таким же. Не будем ничего говорить об этой выгоде. Она называется смыслом жизни.

Миф пятый: Благотворительные организации тратят все деньги на административные расходы

Этот миф — крепкий орешек, его труднее всего расколоть. Он зиждется на светлой вере общества, что истинная благотворительность всегда и во всем должна быть безвозмездной. Врач в благотворительной организации, в отличие от государственной клиники, должен лечить бесплатно. На что он будет жить, это уже вопрос четвертый. Педагог должен учить и воспитывать тоже бесплатно, социальный работник убирать, стирать и готовить бесплатно. Миф этот произрастает из мифа номер два, что благотворительность — это просто раздача гуманитарки. А раздавать ведь можно и бесплатно!

Словосочетание «административные расходы» вызывает в сознании большинства образ юркого администратора в слегка помятом пиджаке, который перекладывает бумажки, щелкает на счетах, болтает по телефону, и говорит-то о чем-то своем, нам неведомом. Административные расходы представляются исключительно в виде зарплаты этого самого непонятно чем занимающегося администратора да еще аренды его офиса и телефона.

На самом деле административные расходы — это зарплата учителя и врача, реабилитолога и социального работника, это бензин для автобуса, чтобы отвезти инвалидов на концерт. Это ремонт прохудившейся крыши приюта. Оказывающие помощь благотворительные организации имеют те же расходы, что и государственные учреждения. Но государственным учреждениям прощаются траты на зарплату, бензин, электричество и побелку стен, а благотворительной организации нет. Возвращаемся снова в миф номер три: в общественном сознании только и исключительно государство оказывает социальные услуги, только государственные учреждения однозначно легитимны, все остальное — несерьезные игры непонятных людей. Как и само неверие в сущность благотворительности, миф о всепожирающих административных расходах исходит из общественной убежденности в первичности, а то и исключительности роли государства в заботе о населении. Причем этот миф разделяют как государственные служащие, так и совершенно «негосударственные» работники частного бизнеса и представители интеллигенции.

Конечно, в административные расходы входят и зарплаты администраторов благотворительных организаций, чья роль — организовывать работу, в особенности, если у организации несколько филиалов или подразделений по стране, и расходы фандрайзеров — специалистов по поиску средств. Если вам повезло родиться в столице, учиться в Плехановке и быть окруженным друзьями — членами Российского союза промышленников и предпринимателей, возможно, вам и покажется странным тратить 24 часа в сутки, чтобы собрать средства на свой благотворительный проект. В первый раз. В пятнадцатый — друзья посоветуют вам расширить круг поисков... и вот вы уже занимаетесь сбором средств постоянно. Большинство же лидеров благотворительных организаций, как правило, не родились в столицах, не кончали Плехановку, хотя и учились в других уважаемых вузах, и сбором средств им приходится заниматься все время. Это не огромные деньги, но и их найти очень и очень сложно.

Давайте вернемся на минутку к благотворительной организации моих знакомых, той самой, что реабилитирует, учит, в буквальном смысле ставит на ноги детей-инвалидов. Организация помогает детям-инвалидам, фактически являясь реабилитационным центром, где единовременно занимаются около 40 детей, а еще более 600 детей в год получают регулярные консультации. Вам может показаться, что 40 детей — это капля в море. Но у каждого ребенка индивидуальная программа реабилитации и с ним занимается два-три специалиста. Без такого подхода — результат будет как в государственных интернатах, т. е. результата не будет. Родители ничего не платят за помощь. Средства приходят от пожертвований и спонсоров: компаний, неравнодушных людей.

Годовой бюджет организации — около 1 млн 350 тыс. рублей. Чтобы слово «миллион» не затмило ваше воображение, поясню: около 50 тыс. долларов по текущему курсу. Разделите их на почти 650 детей и семей, получающих помощь ежегодно. Выходит немного.

В эту сумму входит аренда ип, небольшого помещения, зарплата педагогов (около 5–7 тыс. рублей в месяц, меньше московских учителей), вода, электричество, телефон (по которому даются консультации родителям со всей страны), учебные пособия, игрушки. Помимо этих расходов, центр поддерживает бедные семьи, которые приходят к ним, устраивает детские праздники и кормит чаем с плюшками своих подопечных, многие из которых проводят в центре целый день.

Средний годовой бюджет благотворительной организации в Москве и составляет эти 50 тыс. долларов или 1–1,5 млн рублей. В регионах и того меньше. Безусловно, есть в России и более состоятельные организации. Бюджет CAF в России — более 8 млн долларов ежегодно, но 90% этих денег CAF раздает. Те благотворительные организации, что реально занимаются благотворительностью, а не являются ширмой для криминальной деятельности — а таких по нашим данным более 90%, — держатся исключительно на вере и посвященности создавших их людей, кто жертвует семейным благополучием и достатком ради дела, дела, которое «задевает».

Мифы филантропов

Развенчивая мифы общества в отношении благотворительной деятельности, мы как будто приняли без доказательства, что сами-то благотворители мифам не подвержены. И благотворители, и работники благотворительных организаций ясно представляют себе свою работу, реалистично относятся к перспективам и возможностям, никого не обвиняют и никого не боятся. Не тут-то было! Мифотворчеству подвержены и сами благотворители и благотворительные организации.

Филантропия в России — явление и старое, и новое одновременно. Имена Третьяковых и Морозовых, знаменитых благотворителей прошлого, у всех на слуху. Имена Потанина, Вексельберга, Дмитрия Зимина в качестве благотворителей тоже потихоньку приобретают новое звучание. Ежегодно российские компании и частные благотворители выделяют почти 2 млрд долларов или около 60 млрд. рублей на благотворительные цели. В 2000–2006 годах в России создано более двух десятков частных благотворительных фондов, фондов, которые не собирают средства других, а расходуют щедрые пожертвования своих основателей.

Нельзя сказать, что дорога новых российских филантропов — сплошные ухабы, но и автобаном ее не назовешь. Крутя руль своего частного фонда, наш благотворитель резко берет то влево, то вправо. Машины филантропических проектов заносит из крайности в крайность.

Количество переходит в качество

Одна из крайностей — это вера в то, что финансовыми вливаниями можно добиться полного изменения ситуации, вопрос лишь в количестве. «Мы же вложили два миллиона долларов в борьбу с наркоманией в нашем регионе. А ситуация почти не изменилась! — сетовал руководитель департамента социальной политики одной из крупных компаний. — Мы укрепили ряды милиции, закупили лекарства в наркологические диспансеры, провели лекции в школах». В этом месте я начинаю по-настоящему сочувствовать предпринимателю. Многолетний опыт показывает: формальными лекциями, лекарствами и укреплением рядов милиции наркоманию не сломить. Необходима более глубокая работа в среде тех, кто употребляет и распространяет наркотики. Необходима антинаркотическая реклама не только на школьных уроках, но и там, где молодежь — главная жертва наркомании — расслабляется после школы и вуза.

Но это — слишком сложно. Нужно искать партнеров, которые знали бы, как работать по-новому. В государственных структурах чаще всего таких партнеров не найдешь. И вкладываются миллионы долларов в воспроизведение знакомых с детства методов работы. Предприниматель уже и забыл, как в 15 лет ему сворачивало скулы от очередной «лекции». Но помнит, что лекции были. И платит за новые скуловоротные чтения.

Эффективная благотворительность, как и эффективный бизнес — это не ответ на вопрос «сколько». Эффективная благотворительность — это ответ на вопрос «как». Как добиться снижения наркомании не карательными мерами, эффективность которых крайне невелика. Как обучить пользованию Интернетом безработных мам в захолустных сибирских городках, зависящих от единственного завода Без ответа на вопрос «как» вопрос «сколько» не имеет значения.

О пользе «закрытого цикла»

Не все предприниматели, занимаясь благотворительностью, просто копируют образы детства или же общественные стереотипы о помощи. Я знаю несколько новых российских филантропов (и число их растет), готовых учиться. Они воспринимают новые идеи и внедряют в своих фондах и благотворительных проектах лучшие образовательные практики, лучшие социальные технологии. Они впадают в другую крайность. Эту крайность я называю благотворительностью «закрытого цикла».

Мои родители всю жизнь проработали в так называемых «ящиках», оборонных предприятиях, выпускавших «тостеры» с вертикальным взлетом и посадкой. Производственная инфраструктура «ящиков» поразила бы воображение любого современного корпоративного менеджера. Родительский «ящик» имел на балансе собственное подсобное хозяйство, жилой район многоэтажек со всем обслуживанием, неизбывный Дом культуры, поликлинику и больницу, магазины, парикмахерскую и даже детские кружки. В теории родители могли вообще не выходить за территорию завода.

В 90-х годах новые менеджеры приватизированных заводов столкнулись с гигантской проблемой «закрытого цикла». Где могли, особенно в крупных городах, они сбрасывали так называемую «социалку» на местные власти, в маленьких городках и поселках, чертыхаясь, тянули и продолжают тянуть Дома культуры, поликлиники и кружки на себе, повышая издержки и снижая конкурентоспособность своей продукции. В бизнесе «закрытый цикл» стал символом головной боли, а западное слово «outsourcing», в просторечии делегирование функций другим организациям и людям, превратилось в передовую практику.

В благотворительности оказалось все наоборот. Если первые филантропы просто раздавали деньги стучащимся в их двери главным врачам и директорам интернатов, многие современные благотворители предпочли создавать собственные благотворительные проекты под ключ. Если вам нужно помочь детям-сиротам, не стоит давать деньги государственному интернату — украдут или потратят на ерунду. Не стоит давать деньги и благотворительной организации, где работают педагоги с опытом воспитания детей-сирот. Кто их знает, эти НКО (некоммерческие организации) Почему бы не построить собственный детский дом Конечно, стоимость такого дома будет равняться десятку существующих. Педагоги получат корпоративные зарплаты. Комнаты украсят живописные обои, выписанные из Италии. Но главное — все под контролем, нанятые компанией менеджеры, лично проинтервьюированные основателем фонда воспитатели. Благотворительность «закрытого цикла».

Широко распространен предрассудок, будто эффективность = затратам. Эффективность = тотальному контролю. Чем больше вложишь, тем выше получишь результат. Чем меньше отдаешь на откуп другим, тем качественнее помощь. Эти мифы рождены чрезвычайно узким представлением новых филантропов о том, что такое помощь. Помните Благотворительность — это гуманитарка. Эти мифы рождены недоверием. Помните Благотворительные организации — это воры. Кажется, что мифы новых благотворителей должны быть иными, профессиональными, что ли. Но, как в случае мифов всего общества, мифы новых благотворителей происходят из тех же корней: общественных стереотипов и тотального недоверия.

Мифы благотворительных организаций

Наконец, сами лидеры, сотрудники и добровольцы благотворительных организаций не избежали увлечения мифотворчеством. Мифов, владеющих умами лидеров НКО, великое множество. Я даже не решусь перечислить здесь все, что окружают, например, такую деятельность, как выдача грантов. Или в принципе сбор средств. Но есть мифы, встречающиеся столь часто, что я не могу пройти мимо.

Во вселенском масштабе проще

По долгу службы в CAF Россия мне приходилось читать множество заявок на грант. Большинство проектов, которые мы финансируем, нацелены на решение социальных проблем. Мы поддерживаем школы, клиники, реабилитационные центры, детские газеты. В среднем — один проект из восьми-десяти присланных, т. е. для выдачи десяти грантов нужно прочесть 80–100 заявок. И в среднем в каждом десятке присланных проектов встречается как минимум один, своими масштабами поражающий воображение даже видавших виды грантодателей.

«Наша уникальная программа обучения компьютерной грамотности начнет работу сразу в десяти школах. Через год мы планируем распространить ее во всей России. Через два — перевести и установить в школах СНГ и, возможно, дальнего зарубежья». Такое четкое планирование по годам встречается редко. Как правило, мы получаем проект, сразу начинающийся в масштабах страны. Не подумайте, что заявителем является Роман Абрамович или, на худой конец, замминистра культуры. Заявитель — учитель из небольшого городка в Иркутской области. Он просит 5 млн долларов, чтобы распространить свою методику в стране и мире. Поверьте, в большинстве случаев он не мошенник. Он искренне верит в то, что реальных результатов можно добиться только во вселенском масштабе. Он верит и в то, что грантодатели также поддержат исключительно вселенский масштаб.

Миф о бесполезности и незначительности маленьких дел — один из самых распространенных в некоммерческом секторе. Лидеры небольших организаций, часто в буквальном смысле поддерживающих жизнь в сорока одиноких бабушках города Тарусы или вытянувших из наркотического болота пятнадцать подростков, страдают от того, что не работают на национальном уровне. Они считают собственным провалом то, что их программа, их задачи не вошли в ежегодный доклад президента, что государство, засучив рукава, не внедряет их методику в жизнь, а непонятливые грантодатели не отдают все свои капиталы на замечательный ими придуманный проект. Эти люди не тщеславны, и, поверьте, большинство из них не хотят принимать благодарности президента в Кремлевском дворце. Они искренне хотят помочь. Но им кажется, что помощь — это поворот рек, это строительство дворцов, это раздача хлебов тысячам голодных. А одна спасенная жизнь — разве же это помощь

Миф о необходимости вселенских масштабов имеет корни в советском прошлом. Достижения ради страны имели тогда значение. За достижения ради государства давали ордена. Достижения ради человека, не человека будущего, а сегодняшнего человека, несовершенного, слегка выпившего, с мешками под глазами — не ценились.

Однако ценность благотворительных организаций, в отличие от государства, и заключена в этой способности достичь маленького человека, в возможности послушать вздохи одинокой бабушки, сконструировать «ходилки» для ребенка-инвалида, которые подходят именно ему. Осмелюсь утверждать, что каждая российская благотворительная организация работает на национальном масштабе. Только масштаб этот — гигантский пазл, где каждое дело, каждое маленькое благотворительное общество — необходимый кусочек. Пусть маленький, но без него не получается цельной картины.

О незаменимости «золотого сундука»

Один из самых устойчивых мифов начинающих благотворительных организаций — это восприятие фандрайзинга (сбора средств на благотворительные цели) как поиска сокровищ. Десятки и сотни лидеров благотворительных организаций верят, что ключ их финансового благополучия лежит в нахождении одного, фантастически щедрого спонсора, получении одного, наимасштабнейшего гранта. Они не задумываются, что такие социальные инвестиции встречаются крайне редко. Они не принимают в расчет, что единственный источник средств — это почти гарантированная зависимость от жертвователя, со всеми его собственными идеями, мыслями и планами.

Я занимаюсь сбором средств на благотворительные цели всю свою профессиональную жизнь. Не раз и не два попадала я в ситуации искушения, когда можно было «прислониться» к богатому спонсору и забыть о бессонных ночах, проведенных над составлением заявок, о шпионском проникновении на бизнес-конференции, о десяти-двенадцати переговорах в день. Я благодарна своим коллегам и себе за постоянные напоминания нашего ключевого принципа: ни один источник денег, а сейчас уже и вид средств (пожертвования состоятельных людей, международные гранты, массовые пожертвования, спонсорство компаний) не должен занимать больше 25% нашего бюджета. Не только ни один спонсор, ни один вид помощи. Благодаря соблюдению этого принципа CAF Россия стал первым крупным фондом в России, получающим более 80% своих средств из российских источников, благодаря этому принципу мы не зависим ни от одной структуры и можем выбирать собственную стратегию развития.

Чтобы стать благотворителем, не обязательно владеть нефтеперерабатывающим заводом. Можно просто пожертвовать 1% от своей зарплаты в месяц. И если за вами последуют другие, можно спасти ребенка от смерти или амурского тигра — от исчезновения. Немедленный результат — это не превращение за ночь страны в оазис коммунизма. Это довольное урчание согревшегося от ваших рук бездомного котенка, это первое в жизни слово не говорившего малыша. А уж положительные эмоции можно извлечь из всего: устроить мотоциклетные гонки в пользу заблудившихся в жизни подростков, сшить куклу, которую мы подарим пациентам Онкоцентра.

Настоящая благотворительность — это прежде всего творчество, это поиск решения неразрешимой проблемы, это поиск пути в лабиринте, по которому из вонючей темноты надо вывести потерявшихся людей. И не обязательно идти впереди, забросив другие дела. Можно просто потратить минутку, смастерить и повесить у одного из поворотов фонарь. И кто-то еще повесит другой.

Мифотворчество — продукт любой цивилизации и сопровождение любой деятельности, имеющей общественный резонанс. Мифы о благотворительности отражают общее недоверие к общественным институтам, к любой организованной деятельности за пределами близкого круга: семьи и друзей. Если вглядеться во все приведенные примеры, мифы рождены прежде всего неверием в благотворительные институты: фонды, организации, в людей, которые занимаются благотворительностью профессионально.

Пока благотворительность остается уделом нескольких продвинутых олигархов и сотен увлеченных лидеров благотворительных организаций, она не перейдет границу ближнего круга. Благотворительным организациям в России нужно работать на то, чтобы обычные люди с улицы знали о том, что делают благотворительные организации, понимали их и принимали участие в чуде. Пусть даже просто повесив свой маленький фонарик на узкой дорожке из тьмы.